«Эх, Россия, Мессия… Кресты, вертухай…»

       Олег Охапкин, 1973 год.

Взявшись обильно кормить своего читателя цитатами, приведу ещё одну, хрестоматийную – из Радищева: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвлена стала. Обратил взоры во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы» Вот, собственно, тот импульс, который повелительно направил мои мысли и чувства к кругу проблем, затронутых в моей статье.

Сегодня русская общественная и религиозная мысль рождается на двух географических и политических плацдармах – в России и в русском зарубежье. При всём значении границы между ними – важной в бытии каждой личной судьбы – приходится отметить, что мысли и идеи и та атмосфера, которую они образуют, кажутся почти тождественными по обе стороны границы. И если политический «железный занавес», воздвигнутый некогда Советской властью, рухнул, то «железный занавес», отделяющий русское сознание от западного, стоит по-прежнему и так же, если не более, незыблем. Уже не поражает, даже не удивляет тот почти полный унисон, который слышен с обеих сторон. Всё то же тоталитарное имперское сознание и верующих и неверующих, всё те же плевки на Запад и на Восток, всё та же свара с навязыванием (жалко, что нельзя силой!) своих убеждений при полном неуважении чужих, всё тот же махровый национализм – целые потоки знакомой мути о «свете с Востока» вплоть до раритетов «единой и неделимой»… сквозь которые с трудом просачиваются немногочисленные струйки трезвой и честной мысли, голоса, призывающие к отказу от столь гибельного для России мессианства, голоса, к сожалению, слишком часто «подпорченные» нерусским звучанием имён их обладателей. А в основном – та же неупорядоченность мышления, «культурная неустойчивость» (51), та же бесфундаментность – всё то, что позволяет говорить о преемственности одной традиции - традиции умственного застоя. Почти обязательные для политических статей плевки в сторону демократии, неприкрытое злорадство по поводу постоянных западных кризисов – действительных и мнимых – атмосфера, совпадающая как с образом мысли советской оппозиционной интеллигенции, так и с советской официальной пропагандой. В частности, с теми газетными статьями, которые, если и признают, что «у нас» что-то плохо, то обязательно доказывают, что «у них» ещё хуже (написано в 1981-м году) Оппозиционный русский интеллигент славянофильского толка должен, на мой взгляд, признать, что Советская власть изо всех сил старается осуществить идеи Н.Я.Данилевского, писавшего в книге «Россия и Европа»: «Не гораздо ли плодотворнее для нас, и даже для обеих сторон, была бы наша дружба с Америкой… как в Кандийском, так и в других делах… если бы мы с своей стороны могли протянуть Американцам дружескую руку из нескольких десятков броненосцев?» И если у Советской власти не всё получается, как не получилось у Сталина с черноморскими проливами, то, по крайней мере, «руку помощи» она понимает сходным с Данилевским образом.

Знаменитый русский писатель Солженицын, ещё здесь, в России, писавший в Политбюро ЦК КПСС о развитии русского Северо-Запада или Северо-Востока (не помню) для построения новой процветающей России, при условии отдачи китайцам марксистской идеологии, был этим самым Политбюро не понят, поскольку сам не понимал и не понимает, что исторический путь России лежит не в стороне от европейского, а на этом же самом пути, только место её на сегодня далеко позади Европы. А что касается марксистской идеологии, то за неё никто и не держится, за полным отсутствием оной. То есть, отдали бы, кабы у самих было. Сегодня Солженицын страстно заклинает свою западную аудиторию отнестись к проблемам России, как к своим собственным, ибо они завтра станут их, западными, проблемами. Но вот отсюда, с нашей колокольни, кажется совершенно очевидным, что их проблемы непременно станут нашими – раньше, чем мы думаем: вот-вот. Нельзя, по-моему, не видеть, что и наркомания и худшие стороны сексуальной революции уже сказываются в России. Их некоторая, по внутренним причинам, неоформленность не должна мешать их видеть. Не зря же в какой-то зарубежной публикации говорилось о том, что «обобщённо западный образ жизни» если где и существует в чистом виде, то разве что как идеал, как мечта советского ИтээРа. В самом деле: то, что пугало славянофилов – тип человека «европизированного-американизированного» (по их тогдашним понятиям) – и есть сегодня типичный житель российского города. Как писал ещё в тридцатых годах Г.П.Федотов: «Западничество становится народным» Так что подождём ставить крест на их Вавилоне!

Я не знаю, какого человека видели славянофилы из окон своих профессорских кабинетов, думаю только, что не живого, плотского русского человека. Смирение русского человека из народа, о чём с их лёгкой руки не стесняются говорить современные русофилы, вообще не может быть обсуждаемо, ибо смирение раба называется по другому, и уж во всяком случае к христианскому смирению отношения не имеет. По замечанию Ушинского, существо бесправное может быть добрым или злым, но нравственным быть не может, что как общая мысль – верно. Славянофильская доктрина была не так однозначна, как сегодня представляется и их сторонникам и их противникам, и русский национальный характер занимал в ней, надо признать, не главное место. Однако, их идея национальной отличительности (против чего спорить нельзя) быстро и закономерно для идей такого рода, - когда им попускают занять центральное место, - перешла в идею национальной исключительности. А это уже была для русской почвы «такая идея, которая, будучи повёрнута в сферу политической практики, неизменно служила явным или скрытым обоснованием и оправданием всей российской государственной кривды и произвола (52) Сами славянофилы не были сторонниками того вида государственности, о котором говорилось выше, но их идеи легли первыми кирпичами в здание русского национализма, которое, по моему глубокому убеждению, не просто отделяет Россию от Европы, как думал Бердяев, а активно работает на её, России, уничтожение. Об этом явлении я ещё буду говорить.

Это удивительно, но русский человек может гордиться решительно всем: от гордости самым «крутым» в мире матом и пьянством до потери сознания до гордости отсутствием гордости (это уже у интеллигенции), на этот нижний бытовой уровень планируют сверху «самый великий из советских народов» в сталинской формулировке и мелочи, вроде «самого читающего народа в мире» Среди множества мифов, родившихся и прижившихся в русском интеллектуальном быту – помимо мифов о «Святой (допетровской) Руси», «великой русской культуре» - существует ещё миф о природной, органически присущей русскому человеку миролюбивости, неагрессивности. Художественная гениальность этого мифа становится понятной при взгляде на карту Советского Союза. Думаю, однако, что не только из России смотрят на эту карту. Вот несколько взятых с поверхности иллюстраций вышеназванной неагрессивности. Фёдор Тютчев: «Русская география»

Москва и град Петров, и Константинов град –
Вот царства русского заветные столицы…
Но где предел ему? И где его границы
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат…
Семь внутренних морей и семь великих рек!..
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая –
От Волги до Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот царство русское… И не пройдёт вовек,
Как то провидел Дух и Даниил предрек.

А вот ещё о внутренних морях, пардон, озёрах: письмо В.Брюсова Перцову, 1904 год. – «Ах, война! Наше бездействие выводит меня из себя. Давно пора нам бомбардировать Токио. Я люблю японское искусство. Я с детства мечтаю увидеть эти причудливые японские храмы, музеи с вещами Коинаги, Аутомара, Пейши, Тоикуны, Хирошимы, Хокусаи и всех, всех их, так странно звучащих для арийского уха… Но пусть русские ядра громят эти храмы, эти музеи и самих художников, если они там ещё существуют. Пусть вся Япония обратится в мёртвую Элладу, в руины, я – за варваров, я – за гуннов, я – за русских. Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке. Великий Океан – наше озеро, будущее принадлежит нам, и что перед этим, не то что всемирным, а космическим будущим – все Хокусаи и Аутомары, вместо взятые!» - что называется: ни убавить ни прибавить…

История, однако, внесла поправки:
И снова всё в веках далёко,
Что было близким, наконец, -
И скипетр Дальнего Востока,
И Рима Третьего венец!
       В.Брюсов «Цусима» - 1906 год

Не отставали и иные:
От заповедного Босфора
До грани северных морей,
Всё озаряя мерной славой,
Соединит орёл двуглавый…
       С.Маковский – 1914 год


Что и естественно, ибо:
Ведь если быть Адама раю,
В России надо быть ему…
       С.Городецкий «Четырнадцатый год» - 1915 год

Человеческая история, которая по выражению Ходасевича «вообще неуютна», а по мнению Блока «поражает и угнетает», принесла России «почти уникальный опыт страдания» (53) – и психологически очень понятно, какие титанические усилия должен приложить человек, чтобы понять, что «плохой» опыт – личный или национальный – не выше (54) сам по себе, не духовней опыта «хорошего» Что, наконец, обилие, а главное, постоянность этого опыта заставляет задуматься о его причинах. Страдание часто высокомерно, а Россия ли не страдала! И отсюда – от знаменитого «Кровь мешками проливали!» до официального обожествления жертв ленинградской блокады и Великой Отечественной войны (разумеется, мёртвых. Выжившим предоставили жить в нищете), загубленных в значительной мере из-за неумения подготовить и командовать, а главное, из-за капитального пренебрежения к человеческой жизни и идёт эта, проникшая в толщу масс (а кто не масса?) гордость своим страдальческим опытом и полное пренебрежение к «благополучному» западному человеку и его «благополучному» опыту (55) Русский поэт, переехавший на Запад, куда его не зазывали, столкнувшийся с чужим (на без своих пороков, но, несомненно, более человечным) укладом – и обливающий его грязью (за неимением автомата); недоучившиеся школьники, которые смотрят на американских профессоров, как на придурков, потому что те не понимают того, чего нормальный человек понимать и не должен (такие же, очевидно, школьники, как те, о которых говорил один немец у Достоевского: покажите русскому школьнику карту звёздного неба, которую он прежде никогда не видел, и он вернёт вам её завтра – исправленной…) – всё это отчётливые примеры национальной психологии.

Сегодня русская общественная мысль получила несколько неожиданную поддержку с Запада (я не говорю о просоветских симпатиях в 20-х – 30-х годах, довольно скоро исчезнувших, определённой части западной, главным образом, творческой интеллигенции, заражённой модным тогда марксизмом – ибо это было исключительно их личным делом, и на русских настроениях ощутимо не сказывалось) Сегодняшние западные симпатии носят уже не только просоветский, но и зачастую прорусский характер, что уже является более точным взглядом на вопрос. Современные симпатизёры уже менее резко локализированы – это американский певец и профессор из Голландии, французский прозаик и профсоюзный деятель из Англии. При некоторой внимательности к их высказываниям легко можно заметить, что симпатии эти скорее негативного, чем позитивного происхождения. Это не столько симпатии к России, сколько антипатии к своей цивилизации, уже слишком рассчитавшей место человека в чересчур отехниченном, отчуждённом от него мире. Западный человек психологически понятным образом принимает своё желание большей простоты и непосредственности за действительность чужого, русского образа жизни и русского национального характера, тогда как и эта жизнь и этот характер вовсе не просты, а только иные, абсолютно западному человеку не понятные и чуждые. Это, я ещё раз подчёркиваю, ностальгия по более простому, более природному миру, это ностальгия западного человека по своему детству. Это его право. Но у русского интеллигента есть свои право и обязанность иметь свой неискажённый взгляд на русскую жизнь. Один западный профессор говорил, что когда он видит негра или араба в развевающемся бурнусе, он понимает, что видит человека иной культуры. В русском человеке его многое удивляет, но для него это человек его культуры, а специфика русского сознания принимается им за специфику национального преломления общей культуры, На самом же деле язык, на котором он говорит с русским человеком – это не общий их язык, а его собственный, усвоенный русским человеком, и понимание между ними прямо пропорционально степени усвоения его языка русским человеком. То есть, своё, видимое ему в русском человеке, есть для него в полном смысле слова своё – ибо это тот слой русского сознания, который является в почти чистом виде западным вкладом. Иначе говоря, русский человек говорит с западным, так сказать, «по-немецки» или «по-французски», даром что языков не знает.

Читая переписку «Большой Тройки» во время Второй Мировой войны, я увидел, что Сталин в самом деле не понимал своих партнёров (об этом говорил и М.М.Литвинов): он действительно считал, что они хитрят и лицемерят (как хитрил и лицемерил сам) Сталин – не понимал западное сознание. Он не понимал, например, что выводы науки, в том числе и военной, сразу же вплетаются в практику и соответствующим образом её меняют. Он не понимал (как его преемники не понимают и сейчас), что для западного военачальника наступление не подготовленное (когда можно подождать – и подготовиться) есть абсурд, что западному офицеру не понятно, что за бессмысленно погибших солдат своей части при взятии города без подготовки, только потому, что подошла дата рождения крупного политика, – можно получить повышение или орден, а не приговор трибунала. Мне кажется, что западные политики и сейчас не вполне чётко понимают, с кем они садятся за стол переговоров. Они не понимают, что советскому политику западный кажется созданным специально для того, чтобы его обманывать: «Не обманешь – не продашь» - русская, чуждая западному типу коммерции, поговорка. Упомянутое мной отсутствие по-настоящему общего языка постоянно играет шутки с русской эмиграцией. Знающий хотя бы немного американскую литературу удивится, узнав, что русские эмигранты в Америке жалуются на отсутствие интеллигенции. Я уже говорил, что интеллигенция в нашем понимании есть феномен чисто российский. Но существует объяснение и другое: когда русский человек попадает на Запад – люди, с которыми он сталкивается: соседи, коллеги – кажутся ему интеллигентами, ибо обращаются «на вы», не лезут в душу и в рыло. Позже выясняется, что это обычные средние люди – тоже «мещанство», но иного образца. А как с потрясающей «логикой» заметил ещё Гершензон: «русский интеллигент нравственно выше западного буржуа» (курсив мой – В.Х.)