* * *

Пернатый снег на молодых болотах
дымил, ярился,
экая забота
в такую бело-мглу приводит шаг?

Для перочинного почина,
прикосновенья,
постепенно — графита блеск,
до острия.

1970


* * *

Третье поколение
по скворечникам селилось,
тюрю ело.

По еловым отдаленьям
по стволам сидело,
кукарекало.
А в четвертом был дурак.
Ну-у дурак.

Муравьиный спирт не лил.
Думал.

И в ночи, и в белый день
не спал.
На березовой хрустинке
рисовал.

Слово строил.

Да и смерть избрал лихую —
сгорел.

И по трем дорогам ветер вывел прах.
На развилке был поставлен храм.

Слово Бог взял.

1970


* * *

Нетрудно умереть, когда июль двоится,
переживает в голову с тобой.
Потрескивает лютый ход лисицы,
гремят дожди, газета веселится,
поэта понукают конурой.

Что ведает сыра-земля, землица,
засеяна Христовою рукой?
Спит на шпагате правая столица,
прожектор не дает пошевелиться,
играет гимн полночный упокой...

Ах, не споткнуться бы,
                   не оступиться,
во белом доме всем дадут
                   напиться
сияющей придонною водой.

Июнь 1972


* * *

Что же смертного, брат?
Что же смертного ты мне расскажешь?

На Крещенье зима объявила горчичный фантом.
Распахнулась болезнь,
наш отец все сидит, не приляжет,
кашель-камень кружит,
дом обходит, редеющий дом.

О природе бровей
догадайся — не выложит Боже.
Смерть — любое число,
а его календарь не найдет.
Флейтик в лае застрял,
Кайрос дергает вожжи,
бег смягчает нарочно...
Что такое? Скажи?
— Снег идет.

Есть начальная песня,
добиблейский фонарь, знак пустыни.
Ей сказать,
да из детского сна не достать.
Обнищала зима,
еле-еле наклянчит на иней.
Кайрос саночки рвет,
ветер носится, не удержать.

Удержу, говорю.
Даже если воронья семерка
оборвет небосвод
и на скатерть положит металл...
Все молчит наш отец,
все печалится маятник мертвый.
Что же смертного, брат,
ты расскажешь, а я передам?

Февраль 1973


* * *

Византийской пчелы
свет погас, заострил небосвод.
Клюнул бес — не попал,
жаркий голубь терзает предплечье.
От молдавских борозд
до Гостилицких вылитых сот
твердь, как есть, сожжена
прекословной все-ленною речью.

И чадит мотылек,
соль ночей выбирая с души,
между черным шитьем
и коробкой визгливых иголок...
Тише, мать, подожди,
ради Бога, прошу, не спеши
сон жалеть, кровь смягчать.
Это голос его, мама,
голос.

16 мая 1976