* * *
Мысль изреченная есть лед. 2002
* * *
В общей сложности всё так просто, что судорогой сводит В общем, ложная этимология, посторонние корни, Сочетания полунамеков, оговорок, ослышек... Мать-и-мачеха элементарная, без дедукции... Чет и нечет... 2003
* * *
Пускай паук меня поучит А смыслы чтоб в стеклянной банке Пускай, в парах парящий, спит 2004
ПЕРЕХОДЫ И СОЕДИНЕНИЯ
1
Стареет за окном... В конце — одни концепты... В концепты мокрый снег и западного ветра Темно и сказано, как видно, потому что Явь относительна, невнятность прозорлива, 2
Чей это стон раздается — не мой ли? Всё совпадает в словесном помоле. 3
Кузьмич со всех сторон и слёзы... закладывая рифму-бомбу 2004
СОВРЕМЕННЫЕ ВИРШИ В МАНЕРЕ АНГЕЛУСА СИЛЕЗИУСА
НЕБЕСНЫЙ КОМПЬЮТЕР
Верь: Тот, чья память — бесконечность гигобайт, О РАЗУМЕ БОЖЕСТВЕННОМ И ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ
Исчерпан богопознавательный проект: Другой почил во мне. Жаль, не успел постичь он, ГНОСТИЧЕСКОЕ
Кем ангажированы ангелы, не вем. Бог истину свою для актуализации СТАРАЯ МЕТАФОРА
Мир – книга, что Творец, однажды раскрутив, 2003-2005
VITA NOVA
1
Требует за всё монет Угрожая и маня, 2
Неусыпны стратеги твои, Динозавром на лаврах, в траве 2003, 2005
* * *
Канонизировать Ивана-дурака, Колечко стоит только повернуть ей А там и Чёрта Лысого с Кощеем 2005
РОЖДЕСТВЕНСКОЕ
Сомнения волхва 2005
* * *
Душа моя! Ты вновь с опухшей мордой Закуталась в халат, глядит – не видит, 2005
ФАНТАЗИЯ
Москва в огне. Петрополь под водой. Рой саламандр над стенами Кремля Звонят все глуше сорок сороков. Георгий все никак не поразит Там, где голландский люгер затонул, Но вечно ищет рогоносец Пьер 2005
* * *
Украл я право жить у тех Я в это дорогое здесь что в одиночку не звучит, Ничто не чувствуя чужим, Богатым этим языком, стыдом без памяти – магнат Я на платочке узелок сознанья темного – и вот Стать притчей на устах у всех Лукавлю: буду нем и наг 2005
* * *
Небо уходит из-над головы Что ни захватит сведет к одному Век промелькнет невидимкою-век- 2005 Холодно. Ход свой замедлило время. Целыми днями ум во тьме ледяной 2006 * * *
Благовестие Тертуллиана 2006
ЛЮТЕРАНСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Здесь, за последней чертою осесть Полуразрушены и заросли Вдруг своё имя, dahin устремлён, Светлое поле. Неспешной толпой, Мальчик наказан и пишет диктант. Неблагодарность… die Un-dank-bar-keit… Светлое поле. Элизий теней. Так произносится, что, разносясь, Так, сокровенные струны задев, 2006
НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ
Тот литературный мир А школа была, была! - Науке тайной сродни Сплетались в один клубок На орден иль монастырь А там - только хлам да глум. где вечны лишь прыть да сныть,- Акустику вспомнишь ту окликнешь мысленно всех, и чувствуешь до сих пор, 2006
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА То Вена правила бал, Под небом Балкан, Карпат Наречья местные Рим Наш Запад здесь буйно цвёл. Проходили по длинным дорогам, по книгам - одни названия Вот опять простились… Надолго ли?.. Скрипка заплакала. Здесь частенько в кастрюле истории кровавая свадьба готовится. Восприимчива ты, как женщина, и слаба: то затуркана турками, Так и моя душа устоять так же страстями разделена: так же дрожащая на ветрах, так же свой очередной распад 2006
ПРОЩАНИЕ С КНИГОЙ
О.С.
Выпадала - как дар, как манна. Буквы кров покинули роем Знала всё. Оттого и места Дорогие слова созвать бы, Уж как мы тебя читали-почитали! Он-то начал ещё с тех пор, И в чаду бессловесных мук Увядает плакун-трава, 2006
* * *
В противовес в унисон в резонанс с периферии сознания на слиться в одну черно-белую рать так, чтобы оторопь с первых же нот где ускользающую красоту Что итальянский кондитер из грёз Мечущий меченых карт алфавит Здесь каждый ход - только реплика на. мимо найти и постигнуть врасплох. что повелительный голос из мглы Всё так и вертится, как в интерьер изображение переводя в чаяньях сладких как смутный объект. Настежь, на счастье распахнуто, на Стелется над неподвижным столом 2006
АРХИТЕКТУРНЫЕ МЕЧТАНИЯ
Сергею Стратановскому
Разместить Министерство Культуры в культурной столице. 2006
* * *
Всё написанное будто на что-то похоже, Что-то уши подслушали, да не то уловили. Несусветное что-то загнул или просто выгнул На восток и запад расколот мозг. Сплеча лишь Параллелей пленник, от встречного ветра и штиля Ах, великая наша! Обманут её любовью А она, свои средства сулившая на дорогу, Но с другой стороны, что всему и всегда чужая, 2006
Её теченье застывая,
какою, вспомнить не дает,
была безмолвная, живая,
поскольку речь идет о том,
что противоположно фразе,
и гложет память, как фантом,
как сновиденье в пересказе.
Не так, не то имел в виду:
здесь что-то вскользь, там просто сдуру...
А речь идет уже по льду,
переходя в литературу.
сумма сказанного с ума.
Извлеченная суть бредит-бродит, места себе не находит
в общей сутолоке письма.
укрощение диких дробей...
Измельчение материала, чтобы тоньше стал и покорней,
своевольнее и грубей.
Показания сбивчивы и
приведенью в систему противятся, а неизвестных излишек
аргументы приводит свои.
Жизнь, словами заросшая сплошь...
Преступление-иносказание... Кто ей алиби обеспечит,
если чистое множество — ложь?
чему-нибудь и как-нибудь,
чтоб в этих зарослях дремучих
среди цитат сухих, трескучих
летучим замыслом блеснуть.
друг друга поедали и
ассоциации свои
тянули к деревянной баньке.
он со своею паучихой,
ее размякшей плотью сыт!
Пусть, осеняя тайный стыд
моих амбиций, тихо-тихо
лавровый веник шелестит!
В конце б ты мог сказать, но сказано уже.
Темно и холодно... Твоей невнятной лепты
стёрт и затоптан смысл. Плешиво на душе.
однообразный гул переведя, прочти
последний произвол из вскрытого конверта —
в конце б ты мог прочесть, не ты уже почти...
сосредоточенность парализует ум,
слова связующий бесчувственно и чуждо
шнурками грубыми на ошупь, наобум.
и всё так смешано, что до смерти смешно.
растворена в крови таблетка пазолина,
и сам завещанное исполняешь, но...
Боли немой пароксизм.
В плечи вгрызается вервие Мойры,
как воплощенный сарказм.
Соль выпадает в трюизм.
Волга впадает в Каспийское море.
Разум впадает в маразм.
Постыло всё... А не пора ль
На все четыре, в лоно прозы?
Но прорезается февраль,
на век-другой под честный трон
и тем предвосхищая помпу
косноязычных похорон.
В чернильную макая слякоть
перо, читателя достать
из толчеи, тайком оплакать
и скрыться в толчее, как тать.
Во Царствии Своем на твой заглянет сайт!
Премудрость Божья посрамила интеллект.
О САМОИДЕНТИФИКАЦИИ
Что самому себе Господь лишь идентичен.
Всё мироздание — в лесах теософем.
О МОНОПОЛИИ НА ИСТИНУ
доверил демонам демонополизации.
в бестселлер превратил, скрывая лейтмотив.
мировая крыша.
От судеб защиты нет,
как от нувориша.
эта vita nova
достает уже меня
из угла глухого.
vita nova, захватчица!
Пребывающий в небытии
спит и в списках не значится.
почивающий без вести
незабвенной являет вдове
воплощение трезвости.
и больше не указ ни Бог, ни бес нам,
и в тридевятом Царствии Небесном
владыкой будет нам своя рука.
на безымянном пальчике своём,
как вспучится Горыныч на распутье -
мы величание и этому споём!
___________________________
причислим к лику
и всю клику их.
Лиха беда
начальник лих,
но льнут идеи наши к лиходеям.
до сих пор не развеяны.
Мысли, слова
хаотично, как звезды, рассеяны –
о том, о сём…
Тщетно мы к Тебе тянемся.
Что Тебе принесём,
с тем и останемся…
Что я Тебе принёс?
Только свой длинный нос!
встаешь, идешь походкою нетвердой –
и вот приходишь медленно в себя.
Где ты была? Ты здесь уже, восчувствуй!
От немоты очнись тысячеустой,
расказывай, я слушаю тебя.
всему чужая: свет дневной не внидет
в потемки – как толпа, многоочит…
Скажи хоть слово – словно о пощаде
молю – откликнись как-нибудь, исчадье
и счастье!.. но молчит, молчит, молчит…
Карающий во гневе на Россию
легко определяет выбор свой –
какую где использовать стихию.
взвивается трескучею шутихой.
Русалки извиваются, суля
на дне Невы разливы неги тихой.
Сигналы SOS доносятся все реже…
Да где же Богородицын Покров,
апостола Петра святые мрежи?
копьем победным огненного змея.
Под гордыми дворцами грунт размыт.
Все гибнет, ничего не разумея…
скользит все тот же утлый челн карела.
На склонах Воробьевых гор – аул.
Затоплен Петербург. Москва сгорела…
в квартире 50 Наполеона.
И вечен конной статуи карьер
в расколотом сознаньи Родиона.
мильонов, что могли бы тоже,
и не бегу простых утех.
Прости мя, Боже!
проник по-воровски украдкой
и в робости подобен весь
той букве краткой,
платочком над собою машет…
Мой крестный опыт нарочит
и даром нажит.
хватал я все подряд. Неужто
татьбой до гроба одержим?
Ничто не чуждо.
чтоб стать великим и могучим,
я овладел тишком, ползком
и ныне мучим
из фильма Орсона Уэллса,
забывший, как вдруг стал богат,
когда заелся.
не завязал – теперь не вспомню,
как я камену уволок
в каменоломню
мы промышляем вместе с нею:
цитат кружится хоровод,
и вновь краснею.
мне так же светит в языке том,
рифмующем с грехом успех,
как стать аскетом.
перед Тобой, и тут-то, Боже,
Ты мягкий подаешь мне знак…
Мороз по коже.
Всепоглощающее увы
жизнь обесценивает без кавы-
чек предъявляя к оплате
Сбросив заботы побочные с плеч
тянется ввысь неспрямимая речь
обращена в никуда бесконеч-
на полувнятном закате
то есть с ума истерзает изму-
чает что суть а окажется му-
тьмою протяжно мычащей
Но и во тьме не смыкает уста
гонит и гонит словесное ста-
до глухома- никогда не уста-
нет ни просвета за чащей
шей не щадивший фальшивейший век-
сельской дорогой меняющей век-
торными тропами в хвое
Небо затягивает как боло-
то и другое замкнут моноло-
где остановится на полусло-
веретено мировое
ПОСЛЕДНЯЯ БИФУРКАЦИЯ
пребывает.
Дремлется и непонятно: снится ли, мнится ли, будто Земля остывает
в опровержение грозных прогнозов глобального потепления.
Арктика в сговор вступила с Антарктикой. Обществу потребления
с его экспедиционными корпусами, с конкурентной борьбой за приоритет
в командных ставках на полюсах подготовлен адекватный ответ.
Одновременно двинуты силы сверху и снизу. Возмездие ждёт ойкумену.
Наносится первый удар по коммуникациям, водоснабжению, теплообмену.
Канаду уже доконали. Дрожит всемогущий сосед. Аляска зубами лязгает.
Лысеет спина евразавра, а три флотилии айсбергов
подходят к Австралии, Африке, Южной Америке. Огненная Земля
заиндевела. Новую Зеландию заживо метель замела.
Везде у заговорщиц имеются геополитические интересы.
В Японии - эпидемия харакири: заморожены все прогрессы.
Китайский притих муравейник, а наши просторы застелены
духовнейшими простынями без американской зелени.
Для премьер-министра единой Европы в Лихтенштейне буравят вечную
мерзлоту,
чтобы бункер под ней оборудовать. Только чистый разум останется на посту
в новом мире, воистину биполярном и экологически чистом,
где холодный расчёт ледяным подчиняется числам
согласно степановской универсальной концепции,
где во имя высшей идеи культурушка гибнет - процентщица.
Как рубахой смирительно-свадебной, сиянием белых одежд
нивелирован многообразный рельеф. Истории многофазный сюжет
истёрт в проклятых торосах под скрежет любовный,
а её долгожданный конец абсолютой пронизан свободой.
Мировой океан стекленеет. У экватора сходятся обе союзные армии,
сферы влияния делят, как тайная конференция определила заранее.
Рациональному бессознательному в чистые руки передаются бразды
правления. В общем, такая конспирология, что сионские мудрецы
отдыхают в вечных снегах Кордильер, Гималаев и Килиманджаро,
где, упоены освоением terra incognita, как нового жанра,
пингвины с медведями белыми воссоединение празднуют -
и жалко нас всех, отлучённых от этого пира прекрасного:
не про нас сокровенная манна и камень бел,
ибо, кристаллизуясь, мечтания свой обретают предел.
утешает: душа человека
по природе и впрямь христианка.
Но первичная эта ячейка
в горнем неводе генисаретском
уловляет в зыбях богоносных
только сны свои, коих посредством
жизнь спешит обустроить спросонок.
Впрок насыщена небом насущным,
не поддастся волнам тем и брызгам.
Дух извне чуть повеет - кощунством
заклеймён будет, бдительно изгнан
рыком общего вещего чрева.
Почва веры тверда, камениста,
потому что душа человека
по природе к тому ж коммунистка.
склепы и камни чужие
блудную душу прельщают, а лесть
дарит порой миражи ей.
чертополохом, бурьяном…
Господи, всем здесь лежащим пошли
мир и покой лютеранам!
метафизически-скорбен,
вижу среди полустёртых имён;
ниже: geboren… gestorben…
как после жатвы селяне,
мысли, вдохнувшие вечный покой,
тянутся к Ясной поляне.
В памяти выбиты строки.
Дядька - сапожник, солдат, фабрикант -
учит о худшем пороке.
В рокоте речитатива
партия Совести - ангельский альт -
трепетна, благочестива.
Вот куда путь пролагала
жизнь моя, смерть неотступно при ней
Здесь не Шеол, а Валгалла.
литер готических стая
сеет свою полувнятную вязь,
в новый контекст прорастая.
странная музыка эта -
страшная песня воинственных дев -
зовом звучит с того света.
был без направлений, но
был некий ориентир,
мерцавший, когда темно.
хоть вряд ли судить о ней
возможно, минувших дней
оценивая дела.
труды были те и дни.
Нет прока от прочих школ
тому, кто эту прошёл.
и дружба в ней, и вражда.
Но след её в нас глубок.
Театру была чужда.
похожа была скорей.
Нос высунешь из дверей -
пустошный кругом пустырь.
В ушах - только бам да бум…
Но было открыто нам,
что вечность цветёт не там,
и благодаришь фартком
за то, что выпало слыть
последним учеником.
и как чуть-чуть голова
кружилась, когда слова
не падали в пустоту;
чьи боль, сумасбродство, смех
в душе откликались вмиг,
как правда запретных книг,-
какая же благодать
была в тот нестройный хор
свой слабый голос вплетать!
Н. И. Николаеву
то прусский сапог топтал,
а тут и наши походы:
примите дары свободы!
родные корни скрипят,
в долинах Дуная, Вислы
другие давая смыслы.
письмом укротил своим.
Лишь кое-где уцелели
кириллицы цитадели.
Посажен за частокол,
он, словно сад прикровенный,
манил большой переменой.
в голове застряли: Волынь, Галиция, Богемия, Трансильвания.
На задворках хасиды раскидывали цыганский табор.
В темноте кинозалов нас окликали Збигнев, Марика, Хана, Габор.
С пеплом смешана эта земля. По ней бродят Голем и Дракула.
Снова в плоть облачить сулит поминальная месса
кости древле полегших под сосновой горой у зелёного леса.
Растеклась, должно быть, по жилам строптивых дзядов сливовица.
Что ещё вспоминается? "Шипка" в кармане; гуситов крикливая стая
предстоящую жизнь оглашает, в школьном окне пролетая.
то лощёный фриц тебя соблазняет шнапсом да гурками.
Вот и мы… да что уж там… Глаз не отвесть от витражного калейдоскопа
твоих вер и поверий, о Восточная - своя и чужая - Европа!
перед влияньем серьёзных дядь
не в состояньи: слишком податлива,
но до абсурда бравосолдатлива;
где иммортели, где белена -
части её друг другу несноснее
всех составляющих бедной Боснии;
укоренясь в родословный прах,
тянется за межевую линию,
как молдаване наши - в Румынию;
пережила и склонилась над
контурной картой новой реальности
с чувством блаженной провинциальности.
Запечатывала уста.
Сокровенна была, туманна.
Оросила всех - и пуста.
и беззвучно снуют над ним.
Ничего не прочесть. Закроем.
Справим тризну и упраздним.
на пиру невежд лишена.
Вот лежит на столе невеста.
Белым саваном - тишина.
чтоб явились во всей тщете.
Но к застолью унылой свадьбы,
страшно, если придут не те.
Причитать пришло время, что ли?
Уберечь не смогли от смертельного жала -
слишком рано ты крылья сложила.
Уносила нас, бывало, далеко ты
от мирской суеты, от душевной смуты.
Мы за это с радостью мытарю-офене
отдавали последнее, что было в кармане.
Собирая с нас, людей твоих, подать
на приданое себе, собиралась ужли
с высоты полёта мысленного падать?
Пусть огонь спалит бумажные башли,
а тебя, нетленную, да не тронет,
жертву плоти древесной твоей да отринет!
Что молчишь? Не посмеиваешься ли втайне
над отчаянием нашим? Не скорбим ли втуне?
Не жестоко ли такими шутками верность
своего верноподданного пытать народа?
Ах, уж эта юродская твоя неотмирность,
наша дурочка мудрая, наша отрада!
Пусть и наш тогда извергнется смех утробный
над тобой разразится, над непотребной,
над затёртой свальною вселенской давкой,
как мозги, запудренной, продажной девкой!
Нет, уж лучше слезами омоем, да взвоем воплем.
Не серчай на нас, безутешных! Свечу затеплим.
И пусть с вечным Словом совершит венчанье
в обступающем мороке её свеченье!
И пусть дерево к дереву, прах к праху -
и под кипарисом вечнозелёным
залатаем на жизни смертную прореху
неумолчной музыкой, хором козлиным.
Править этим миром, как Римом Цезарь,
вновь явись, воскресни, как четверодневный Лазарь!
Станут буквы звёздами, просветúтся темень,
разрешит все печати Латырь бел камень.
Покидала - на произвол
новых благ и грядущих зол
оставляла свой белый терем.
Уж прости, коль уроним в грязь,
предадим тебя, сговорясь
втихаря с мутноглазым зверем.
как на миг заглянул во двор,
на престол твой высокий целить.
Что ж, теперь его торжество.
Это мы впустили его.
Были свитой, а ныне - челядь.
вдруг услышим вкрадчивый стук.
Кто там? Кто нас пришёл утешить?
"Ваша мать пришла, вашу мать
не признали?" Тут шасть и хвать! -
ум за разум и в душу - нежить.
и плетутся вяло слова
по кладбищенской вязкой глине.
Тянет жизнь из нас кровосос.
Слепнут наши глаза от слёз.
Меркнет свет без тебя, книгиня!
в сторону в тартарары
на спиритический киносеанс
одновременной игры
чистую гладь простыни
с лентопротяжного веретена
клетками - ночи и дни
сходятся с разных сторон
спектра судьбы… Начинай же играть,
старый тапёр-граммофон, -
сиюминутных сюит,
чтобы попасть не впросак, не в цейтнот -
в музыконосный Аид,
ловят не чувством, а так -
голым чутьём, и уже на свету -
веером шквальных атак.
ни сфабрикует - съедят.
В каждом касании - робкий вопрос:
медленно действует яд.
музыко-языковед
знает уже или делает вид,
что уже знает ответ.
Мастер печёт и печёт,
падает зреющей встрече цена.
Только на то и расчёт -
Очень сомнителен шанс,
что однозначный прорвётся сполох
в сомнамбулический транс,
скажет: иди поперёк!
Лишь подсознания помнят углы,
кто чем когда пренебрёг.
вписано, как завелось.
Всё-таки верится в музыку сфер.
Глюком смещается ось,
на стену и за окно,
в свежесть июльского после дождя,
где растворится оно
Вспомнить бы, чем завлекал
тот, рядом с блюдцем дешёвых конфект,
пустопорожний бокал.
веру всеобщей души…
Всё-таки вера была холодна:
счастье ушло за гроши.
дым от того что невмочь
наперекор на разрыв напролом
навзничь в квадратную ночь
Возвести небоскрёб в виде монументальной фигуры столицей:
бакенбарды кудрявые Пушкина, длиннобородый Толстой,
омский каторжник, мир обещавший спасти красотой,
Мефистофель-Шаляпин и добрый хозяин Пенатов,
Фальконе и Кшесинская, бюсты царей-меценатов
и так далее… Где? Разумеется, в Летнем саду.
А возропщут деревья и статуи - выселить их по суду!
Лебединое озеро на бельведере музейном
для гостей именитых послужит открытым бассейном.
Запорожцы, как сивые голуби, будут над ним нависать
и послания вилами в фонды ЮНЕСКО писать.
Посадить Баснописца, привыкшего нянчить детей беззаботных,
охранять и кормить заточённых в подвальных вольерах животных.
Углубить и расширить Лебяжью канавку: в неё крейсера
заходить будут на торжества юбилейные et cetera.
В многоярусном апофеозе девятого вала нахлынут
все деяния нашего Духа и музыкой вечной застынут.
Станиславский все нити бессмертной системы смотает в клубок -
и над всеми культурами с крыши сиять будет наш Колобок.
иногда - чуть-чуть, а иногда - точь-в-точь.
до того, что подумаешь даже: одно и то же,-
но потом присмотревшись: да нет - день и ночь.
Из подобных разночтений и соткана
вся словесность: старушонок лущить чем попало или
их считать, вываливающихся из окна.
странным образом шеи любопытных слов,
а потом и вовсе из гнёзд их взашеи выгнал -
и нежданный осмысливаешь улов.
разрубается узел антиномии сей.
По дороге в Индию к Америке вдруг причалишь -
ты свободен, о диссидент Одиссей!
издевательств немало ты претерпел.
Что твой опыт? Мираж в бесконечных поисках стиля.
Не рвануть из моря возможностей за предел…
к человеку маленькому, лишнему и вообще
ко всему под ярмом и плетью страждущему поголовью,
сам хорош персонаж: борода в борще!
днесь наложницей на ложе лжи возлежит.
Ты блуждания эти сам предпочёл острогу,
хитроумный грек, то бишь вечный жид.
воздух-синтаксис легко принимает в себя
словопад щебечущий - и душа дрожит, подражая,
вторя всякому веянью и любя.